Маннур САТТАРОВ
Член Международной ассоциации писателей и публицистов, гвардии майор в отставке, г.Казань,
ФРОНТОВЫЕ ВОСПОМИНАНИЯ
Наша штабная батарея при Командующем артиллерией 356 стрелковой дивизии разместилась в деревне Сухочево Белёвского района Тульской области. Весна 1942 года. Греет солнце,тает снег. Иду по улице и слышу: в одном доме кто-то поёт на моём родном татарском языке. Разве могу пройти мимо? Захожу в дом. Один краснармеец чистит винтовку и тянет мелодию. Увидев меня, он встал и дал честь. “Садитесь”. – говорю. Из какого района? “Тархановского”. - А из Камско-Устьинского есть кто-нибудь? “Есть, товарищ лейтенант. Бурган абы, выйди-ка сюда!
Вышел солдат в шинели и в шапке-ушанке.
- Бурган абы, это ты?
- Да, это я. Извините, а вы откуда знаете меня?
- Помните, учительницу Галию-апу? Я её братишка.
- Маннур! Неужели так вырос? Я же знаю тебя вот таким, - сказал он, показывая рукой, какого роста я был.
- Да, с тех пор ведь сколько лет прошло!
Вспомнили мирные года, когда Бурган абы был председателем колхоза “Большевик”. Удивлялись тому, как мы служа в одной дивизии больше чем полгода, до сих пор ни разу не встретились.Выразили надежду встречаться теперь почаще. Нет, оказывается это не так просто. Дивизия ведь не рота, даже не полк. Она раскинута на километры, каждый полк воюет на своём участке.
Прошло ещё девять месяцев. Вот уже середина второй военной зимы. Второй год не можем отогнать немцев с берегов Оки! Ничего кроме потерь не дало нам летнее наступлдение сорок второго года. А какая плотность огня была нашей артиллерии! Аж земля дрожала! Что получится вот этой зимой?
Итак, мы опять наступаем. На этот раз на другом участке стремимся прорвать оборону немцев. За полем боя я наблюдаю через стереотрубу. Вижу: больше десятка наших танков перешли Оку и застыли. Немцы ведут по ним огонь из орудий, а танки стоят неподвижно. Совсем рядом с наблюдательным пунктом появился конный, перечкочил через траншею. На минуту исчез с глаз, спустившись с берега, потом появился на другом берегу Оки и поскакал по направлеию к ближайшему нашему танку. Немецкая артиллерия открыла по нему огонь. Конный исчезает в дыму и опять выплывает и это повторяется который раз! Наконец он подъехал к танку, люк открылся и закрылся, конный поскакал дальше. Вот он уже приближается к вражеской траншее. Один наш командир говорит: - Смотрите, конный скачет к немцам! -Да, действительно! - подтверждает другой. Но верховой резко повернул влево и подъехал к головному танку. Люк открылся, дым от разрыва вражеского снаряда опять закрыл его от нас. Вижу: он уже скачет обратно. “Вот это героизм! – восхищается другой командир на НП. – Эх, заснять бы его на кино! Это настоящий подвиг!” А танки наши одновременно тронулись со своих мест и поползли на возвышенность, стреляя на ходу.
Через неделю про этот эпизод я прочитал на странице фронтовой газеты. “С танками радиосвязь нарушилась. Положение стало критическим...Конный связист вручил пакет командиру танкового подразделения”. Заметка заканчивалась словами: “За этот подвиг храбрый сын татарского народа Бурган Мифтахов был удостоен ордена Красного Знамени”.
Закончилась война. Я всё ещё служу. Однажды командировали меня в г.Ульяновск. На обратном пути заехал в родной Камско-Устьинский район. Узнал, что Бурган абы вернулся живой. Вот я у него в гостях. Хозяйка, когда узнала кто я, заплакала. “Ты спас нас от голодной смерти”, - говорит. “Вы меня с кем-то путаете наверно”. “Ничего не путаю! – отвечает мне. Вспмомнила лето 1943 года. “Голодаем всей семьей. Дети плачут, есть просят. Что было, всё съели. До нового ещё далеко. Пошла к председателю колхоза просить помощи.“Где я возьму? Мы все в таком положении, - говорит. Тоже заплакала. Сама я начала опухать. Вот в эти дни вышла в газете “Кызыл Татарстан”твоя статья “Бурган Мифтахов”. Приехали из райцентра двое. Выделили нам муку, крупу и картошку. Топить было нечем, привезли воз дров. Младшая дочь не ходила в школу – износилась обувь. Выделили деньги на обувь и одежду. Вот так мы выжили. Мы так благодарны тебе.” - Благодарите не меня, благодарите Бурган абы. Если бы он не совершил геройского поступка, не было бы статьи о нём в газете, - сказал я.
ДЕРЕВНЯ СПАСЕНА БЛАГОДАРЯ СЛУЧАЮ
Это произошло в декабре месяце 1941 года в Тульской области. Наша 61-я армия, сформированная в Приволжском военном округе, была подтянута к линии фронта, когда наступление немецких войск на Москву было приостановлено. Я был тогда начальником разведки 2 дивизиона 918 артполка 356 стрелковой дивизии, но ещё ни разу не сталкивался с немцем близко, лицом к лицу.
Я возвращался верхом на коне из штаба полка с секретным пакетом. Рядом со мной ехал мой конный разведчик Першин, парень моего возраста, тоже человек мирной профессии: он был цирковым артистом, а я – учителем.
Ночь была тёмная. Поле освещалось лишь заревом пожаров. Отступая под ударами нашей армии, фашисты сжигали деревни. Воздух был насыщен запахом гари. Шёл снег. Ветер усилился. Метель замела дорогу. Скоро мы потеряли её совсем. У меня не было карты местности. Но я знал, что пять километров до деревни должны ехать на юг, а от деревни – четыре километра на восток.
Мы ориентировались по компасу. А когда увидели сквозь пургу зарево пожара, поехали в том направлеии, «скоррекировав» свой маршрут». Ведь деревня, через которую проехали засветло, горела. Мы даже не подозревали, что именно здесь сбились с курса и заехали в другую такую же деревню с одной единственной улицей, растянутой вдоль речушки. Расстояние между ними было всего полкилометра.
Догорал крайний дом, освещая улицу то сильнее, то слабее. Миновали уже середину деревни, а поворота дороги со спуском к речке так и нет. Куда же он мог деваться, подумал я. Спросить не у кого, ни в одном доме нет огня.
В это время я заметил часового, который стоял у одного из домов по ходу нашего движения. «Спрошу у него», решил я. Только повернул коня в его сторону, он крикнул: «Хальт!». По моей спине пробежал мороз. Автомат у немца был наготове, а мой карабин - за спиной на ремне. Разве я успею перекинуть его через голову и произвести выстрел? (Мне, относящемуся к среднему комсоставу, положено было иметь пистолет, однако еще не успели выдать. Вооружение мы получили по дороге на фронт, но не полностью). К счастью, у меня за пазухой шинели были две гранаты. Я мгновенно вынул одну из них, повернул ручку и бросил в гитлеровца. «Ложись!» - скомандовал Першину и сам лёг на шею коня, поворачивая его назад. Пока летела граната, часовой успел дать очередь из автомата. Граната разорвалась, фашист умолк. Разведчик мой говорит: «Товарищ командир, я ранен». Я сказал ему: «Потерпи и держись на коне!»
Дома были лишь на одной стороне улицы. А по другую сторону тянулся длинный плетень. Мы перескочили через поваленный его участок и поскакали в поле. Выскочив- шие из охраняемого дома немцы стали освещать местность ракетами и строчить из автоматов. Стреляли трассирующими пулями, которые оставляли за собой огненный след разных цветов: красный, белый, жёлтый, зеленый… Мы видели, что пули летят выше нас, потому что мы успели спуститься в лощину.
Когда стрельба прекратилась, мы сошли с коней.
- Куда ты ранен? – спросил я у разведчика.
Першин снял сапог с левой ноги и показал, где больно. Но крови не было. Как установили после, пуля часового попала в стремя и сделала вмятину. Боль от удара отдалась в ноге.
Перед нами стала задача: как добраться до своего дивизиона, минуя населённые пункты, занятые немцами. Першин опасается, что я опять заведу его к немцам. - Ты что предлагаешь? – спрашиваю я. - Вы командир, вы решайте, отвечает он. - Тогда не ворчи. Вот послушай меня: до рассвета ещё три часа. Если мы будем ехать на восток, за три часа проедем не меньше пятнадцати километров и обязательно будем на освобождённой территории.
Через два часа езды полем на нашем пути появилась тёмная полоса: то ли роща, то ли населённый пункт. Першина с конями оставил в лощине в двух шагах, а сам наблюдаю в бинокль. В тёмной полосе никаких признаков жизни. Не поют петухи, не лают и собаки. Уже стало рассветать. Но вот из домов высыпались солдаты. Какая радость: свои!
Мы доставили секретный пакет командиру дивизиона. В нём было задание на данный день наступления.
В тот же день мы прошли через деревню, куда случайно заехали с Першиным ночью. Деревня из двадцыати домов осталась несожжённой, за исключением одного крайнего дома, стоящего отдельно от других. Он был подожжён ещё с вечера.
По рассказам жителей, немцы ушли ещё вечером, но оставили небольшую группу для поджигания деревни. Команда эта решила переночевать в одном из домов, выставив за ворота часового, намереваясь осуществить свой коварный замысел под утро, перед самым своим уходом. Но после ночного переполоха срочно покинули деревню, не успев поджечь её. Убитого в ночной стычке часового увезли с собой.
Успешное продвижение нашей дивизии было приостановлено противником на рубеже реки Ока. Мы пытались прорвать его оборону то на одном, то на другом участке. Но тщетно.
Вражеская пропаганда пыталась запугать нас наступающим летом. “Генерал-Зима тает. Непобедимая армия Вермахта снова перейдёт в большое наступление...” Мы слышали это через усилители, установленные на передовой линии их обороны, читали на листовках, сброшенных с самолётов или доставленных на наши позиции агитснарядами. Мы смеялись, когда немецкие пропагандисты выдавали себя за русских воинов: “Зольдаты! Пока не постно, стафайтесь ф плен. Я стался ф плен, мне корошо”. В нижней части каждого агитлиста был пропуск со свастикой. Предлагалось вырезать их и предъявлять немцам при сдаче в плен.
Однажды Першина вызвали в штаб полка, откуда он не вернулся. Говорили, что его отправили еще дальше – в штаб дивизии. О его дальнейшей судьбе я ничего не знал. Но вот однажды летом приехал к нам армейский ансамбль песни и пляски, который выступил на лесной поляне. Артисты – одни молодые ребята и молодые девушки. Все они в армейской форме. Подтянутые, красивые - одно загляденье! Среди исполнителей был и чернокожий негр. Его напарница, русская блондинка, повторяла в своём пении: “Дайте мне совет, дайте мне совет, за этого чёрта выйти мне замуж или нет?” Негр не обижался, это же концертный номер. Во время исполнения другой песни блондинка подошла к начальнику штаба дивизии, нежно похлопала его по щекам, погладила по лысине, а сама всё пела. Полковник, конечно, смущался, весь покраснел, ведь он после командира дивизии был здесь второй величиной, непререкаемым авторитетом!
Дошла очередь и до выступления “весёлых поваров”. Их было трое акробатов. В сопровождении музыки чего только они не проделывали! Хватает один другого за брюки двумя пальцами и высоко поднимает над головой и швыряет на землю, глушат друг друга черпаком по башке. На лесной поляне сплошной хохот. Каково было моё радостное удивление, когда в одном из трёх “поваров” я узнал своего разведчика Першина!
Если Командование сочло возможным отозвать артиллерийского разведчика с передовой линии и снова вернуть его к гражданской профессии, напрашивается вывод: значит, не так уже плохи наши дела, как оценивает их геббельсовская пропаганда!
ИСТОРИЯ ОБОРВАВШЕЙСЯ ЛЮБВИ
Это случилось со мной летом 1943 года. У меня страшно разболелся зуб. В полосе нашего наступления было местечко Мена на Украине. Нам повезло: прижатые к Днепру немцы оставили его, не оказав серьёзного сопротивления. Получив разрешение у командира дивизиона (я тогда был начальником разведки дивизиона), пошёл искать больницу. Мне показали на одноэтажное белое здание под красной железной крышей. Ра- зыскал и кабинет зубного врача. К моему удивлению, врач была на месте. А ведь мы только-только вошли в населённый пункт.
- Я оставлю вас на минутку, - сказала она, и вскоре вернулась с чёрной сумкой. От-крыв её, разложила на рабочем столе инструменты.
- Прятали от немцев, - сказала она и полезла в шкаф. Достав оттуда банку с прозрачной жидкостью на дне и жалуясь, что мало осталось у неё спирта, стала чистить инструменты. Не помню, долго ли это продолжалось, я всё любовался её красотой. Девушка была неописуемой красоты. Мне казалось, что не нагляжусь, даже если буду смотреть на неё всю жизнь.
Закончив подготовку, красавица пересадила меня в кресло и после осмотра вынесла приговор: удалять рано, зуб надо лечить.
- Когда и где я буду лечить его? Пожалуйста, выдерните! Терпеть невозможно!
Девушка не знала, как быть. Потом извиняющимся голосом сказала:
- У меня ни капли новокаина… А вы выдержите, если удалю без укола?
- Если не выдержу, то перед смертью я хотел бы узнать ваше красивое имя.
- Изольда, - улыбнулась девушка.
- А у вас есть Тристан?
- Нет у меня Тристана, - ответила красавица и с улыбкой посмотрела мне прямо в глаза. Изольда и Тристан в западной литературе - влюблённая пара, как Ромео и Джульетта. Когда она воткнула в мою десну щипцы и стала дергать, я подумал: «Это же зубной палач в обличии ангела!» В это время раздался характерный свист и через мгновенье рядом со зданием взорвалась бомба, посыпались осколки оконных стёкол, поднялись шторы и в кабинет хлынул с взрывной волной дым и едкий запах. «Ложись!» - пытаюсь командовать я, показывая рукой на пол. Словами не могу сказать, поскольку рот мой занят «орудием пытки».
В это время разорвалась вторая бомба, сброшенная немецким самолётом. Она разорвалась по другую сторону больничного здания. И там посыпались стёкла. Девушка вдруг побежала, но от двери резко повернула назад. «На этот раз она идёт за моей душой», подумал я. Но в щипцах в её руке я увидел свой злостчасный зуб. Он будет брошен в плевательницу.
- Постойте! Могу ли я взять зуб с собой?
- Можете, - сказала Изольда и, вытерев ватой, смоченной спиртом, и завернув в кусочек бинта, протянула мне. Я, как память об украинской красавице, положил бесценную «реликвию» в кармашек галифе, где хранился мой солдатский медальон.
Произнесли друг другу добрые пожелания, мне пора уходить. Но ноги мои не хотели уносить меня от этой красавицы.
- А могу ли я…могу ли осмелиться просить у вас…разрешения написать вам письмо?
Изольда засмеялась: «А я подумала…»
Она тогда так и не досказала, о чём подумала. Достала листочек бумаги, написала свой адрес и протянула мне.
Мы уже форсировали Днепр и освобождали Белоруссию. Преследуя отступающего врага, далеко продвинулись на запад. А от Изольды писем нет и нет. В голову приходят разные мысли: дошло ли письмо моё до адресата? Может, моё или её письмо попало под бомбёжку? Приходилось же видеть после бомбёжки разбросанные вдоль путей треугольные солдатские письма!
Наконец-то я получил от неё долгожданное письмо. Оно занимало неполную страницу школьной тетради и заканчивалось очень дорогими для меня словами: «Жду Ваших писем!» Опьянённый радостью, я осмелился попросить у неё на память фотографию. Она выполнила и эту мою дерзкую просьбу. А что касается того, что она тогда «подумала», Изольда ответила: она решила, что я буду просить у неё глоток спирта.
Однажды я написал Изольде, как некоторые солдаты посылают девушкам чужие карточки, выдавая за свои. Она ответила мне: «Дело, в конце концов, не в фотографии. Я бы полюбила Вас, если бы даже не видела воочию или на фото. Причиной тому – Ваши прекрасные письма. Мы читаем их с моей подругой Марией. Вы влюбили в себя не только меня, но и Марию. Я бы полюбила Вас, если бы даже были израненным каким».
Не скрою, что этим своим признанием Изольда сделала меня самым счачтливым человеком на земле. Значит, она меня тоже любит…
Чем же были «прекрасны» мои письма, адресованные Изольде? Наверно тем, что я пи- сал их не карандашом, как многие фронтовики, а чернилами. Писал ровным почерком, оставляя поля. В верхней части листа - цветочек или вид природы, выполненный цветны-ми карандашами из командирского набора однополчанином – выпускником Саратовского художественного училища. Рядом – строки из какой-нибудь украинской песни. До войны два года я служил в полку, где было много украинцев. Украинские песни исполнялись солдатами и в строю, и на привалах. Когда началась война, я опять попал в часть, где было немало хлопцев с Украины. Некоторые украинские песни я знал наизусть. Мне не состав- ляло большого труда вставить в эпиграф моих писем два или четыре строки из известных мне украинских песен. Я позаботился о том, чтобы такие готовые листы имелись в моей полевой сумке постоянно.
Это – внешнее оформление. Что касается содержания, оно готовилось заранее в моей голове. При первой же возможности, отпущенной мне боевой обстановкой, я переносил его на бумагу. Заботился о том, чтобы содержание моего очередного письма не было повторением предыдущего, а несло бы что-то новое, интересное для Изольды. Иначе, я могу потерять её в пользу более достойного соперника. Какой подвиг надо мне совершить, чтобы Изольда была потрясена моим величием? Вот если бы я стал Героем Советского Союза! Может, и стану им. Не боги делают горшки.
На войне я слышал много анекдотов. Пристойные из них иногда включал в тексты своих писем. Например, у Ерёмы сильно болел зуб. До больницы далеко, и он сам решил избавиться от него: привязал к зубу верёвку и стал тянуть. Не вытаскивается. Привязал к дверной ручке. Толку нет. Тогда он пошёл на железнодорожную станцию и привязал другой конец верёвки к последнему вагону. «Вот тронется поезд и вытащит мне зуб». Поезд тронулся, но отцепился вагон, а зуб так и остался на месте!
Хочу сказать, что фронтовая жизнь учила нас искать выходы из трудного положения. В годы войны имело место распространение заочное знакомство солдат с девушками. Ведь немало было в армии таких молодых парней, как я, у которых не успела подсохнуть влага под носом, когда призывали их в армию. Знакомились они с девушками заочно, обменивались фотографиями по почте. Хорошо, если они имели при себе собственные. А кое-кто ухитрялся посылать чужую фотографию. Когда мы освобождали Польшу, некоторые солдаты посылали девушкам фотографии красивых поляков и влюбляли в себя настоящих красавиц. Но и девушки не уступали в хитрости парням-фронтовикам. Бойкие из них посылали заочным знакомым не собственные изображения, а своих красивых подруг или знакомых. Не трудно представить себе, что ожидало и тех, и других при встрече после войны или ранения. Что касается военных фотографий, за всю войну меня снимали единственный раз, когда нужно было для партийного документа.
Помню, как один наш солдат, Кондратьев, накатал девушке длинное, как Волга, письмо и попросил у неё фотографию.Когда получил её, она не понравилась парню. А он, неблагодарный, затушевал лицо девушки чёрным карандашом и отослал обратно, написав: ”Не могу понять, зачем цензура зачеркнула ваше лицо. Пришлите мне доругую карточку...” И бедняжка поверила обману бесстыжего и прислала другое фото.
Если бы Изольда понимала по-татарски, пришли бы мне на помощь татарские песни. В них и радость, и грусть, и печаль – пожалуйста, выбери, что соответствует твоему душевному состоянию. Лучше не скажешь, чем сказано это в народных песнях, отшлифованных поколениями. Эти песни звучали у меня в ушах, я слышал их с колыбели. Однажды я выбрал для эпиграфа две строки, но чтобы перевести их на украинский язык, не нанося ущерба их красоте, надо самому быть Тарасом Шевченко. Будучи не в состоянии сделать их стихотворный перевод, я решил довести до Изольды лишь смысл, перефразировав по-своему: “Я отобрал бы самые красивые цветы, что растут на украинской земле и устлал бы ими дорожки, по которым ты ходишь”. Не в качестве эпиграфа, а в конце послания.
В ответном письме Изольды я прочитал: “Написав о цветах, ты коснулся самых тонких струн моей души. Я и так с детства не равнодушна к цветам. Ты уже устлал ими мои дорожки. Где их ни увижу – везде напоминают о тебе. Они уже снятся мне. Однажды я увидела во сне нас двоих с тобой среди этих цветов...” Дай Бог, чтобы сбылся твой сон, моя райская птица!
А в другом письме я написал своей любимой: “Очень жалею о том, почему я не поцеловал твою нежную руку, которая коснулась моих губ, когда ты удаляла мне больной зуб”. В ответном письме Изольда написала: “Не горюй, миленький, зато я неодократно целую каждое твоё письмо”. От радости моя голова достала неба. Я вынул из кармана фотоснимок любимой и уткнулся глазами в её губы, которые просились на поцелуй. Видать, мои письма были счастливее меня!
Изольда в каждом своём письме награждала меня всё новыми эпитетами: «мой дорогой», «мой бесценный». «моя радость», «мой желанный». «моя постоянная тревога». «моё смятение»…Мне ли состязаться с ней в подборе нежных слов для обращения к любимому человеку! Но я брал пример с неё: если в одном случае я начинал своё письмо словами: «Здравствуйте, дорогая Изольда, моя радость, моё очарование», то в другом называл ее своей ненаглядной и сердечной тоской.
Изольда порадовала в другой раз признанием, что с нетерпеньем ждёт моих писем, «Я даже не могу представить себе, что когда-нибудь перестанут приходить от тебя письма». – писала она. К тому времени мы уже перешли на «ты». Инициатива исходила от самой Изольды. Она писала о своих тревогах, когда мои письма задерживались. На войне сегодня ты жив, а завтра, как говорится, Бог знает. Изольда опять напомнила мне об обещанной мною фотографии. Мне самому не терпелось послать ей свой снимок с орденами на груди. Когда я познакомился с Изольдой, не было у меня никаких наград, кроме знака «Отличник РККА». А потом за форсирование Днепра я был награжден медалью « За отвагу». После освобождения белорусского города Калинковичи – орденом Красной Звезды, за бои по освобождению Украины – орденом Отечественной войны 2 –й степени, а после освобождения Польши был удостоен ордена Отечественной войны 1-й степени.
На всякий случай я послал Изольде адрес своей сетры, проживающей в Семипалатинске. Если от меня долго не будет писем, чтобы писала туда. А если не будет писем от неё? Я не сообразил спросить, куда мне писать в случае чего.
В январе 1945 года войска Первого Белорусского фронта, которым командовал маршал Жуков, начали большое наступление с плацдарма на реке Висла. На четвёртый день боев я был тяжело ранен и отправлен в тыловой госпиталь. Как не кстати было мне это ранение! Не от боли, хотя было мне порою очень больно, а от досады потекли с моих глаз слёзы. Я перестал получать письма от Изольды! Вся моя надежда была теперь на адрес сестры. Она написала мне, что пришло ей письмо с Украины от какой-то девушки. Вложив его в конверт, отправила мне на фронт, но я это письмо не получил, потому что изменился мой адрес. С тех пор я не получал от любимой девушки ни одного письма.
В поисках своей Изольды я отправлял письмо за письмом в больницу местечка Мена. Наконец, мне ответили, что из врачей, которые работали в годы оккупации, никого не осталось – разъехались кто куда. Черниговская областная газета «Деснянська правда» опубликовала моё письмо, но никто не откликнулся. Послал я заметку в журнал «Радянська жинка», издающийся в Киеве и распространяющийся на всю территорию Украины. Но принесло это мне лишь расстройство. Заголовок мой «Где ты Изольда из местечка Мена?”заменили заголовком «Я шукаю её»(«Я ищу её»).К тому же, заметку очень сократили, название местечка пропустили совсем.
Написал я и в адресное бюро Черниговской области. Но в ответе посоветовали указать и отчество, и место рождения девушки. А я знал лишь фамилию и имя. Вот ведь молодость – даже не думал, что может измениться адрес, и мне придётся искать её.
В период переписки, длившейся полтора года, Изольда прислала мне три своих фотографии. Я их отреставрировал и храню как бесценную реликвию.
КАК СПАСЛИ ЛЁТЧИКА
Летом 1944 года наша 77-я гвардейская дивизия вела наступательные бои, освобождая территорию Западной Украины. Однажды под вечер над нашей головой произошёл воздушный бой. Подожжённый фашистский самолет, оставляя за собой чёрный дым, пошёл на снижение в западном направлении и скрылся за лесом. Скоро мы увидели столб дыма от его взрыва. Был сбит и один наш самолёт, пилот которого совершил прыжок и развернул парашют.Его несло ветром в сторону немцев.
Я был тогда начальником разведки дивизиона, и мой наблюдательный пункт находился на возвышенном месте за печкой дома, сожжённого отступающими фашистами. Печь защищала нас от пуль, которые нет-нет да со свистом пролетали то слева, то справа, то сверху, или ударялись о кирпичи. Мне хорошо был виден тот участок, куда опустился парашют. Лётчик приземлился на нейтральной полосе и скрылся вместе с парашютом за складками местности.
Наблюдая в стереотрубу, я увидел, как гитлеровцы стягибались по ходу сообщения в сторону нашего лётчика, а затем расходились по траншее влево и вправо фронтом к небесному гостю. Никто из фашистов в него не стрелял, видимо, был приказ захватить его живым. Ни наши, ни немцы не могли приблизиться к лётчику, не подвергая себя опасности быть сражённым пулей.
О сложвшейся ситуации я доложил по телефону командиру дивизиона. Спасать лётчика гвардии майор Дронов решил послать Пилипенко. “Встречайте его”, - сказал он мне в трубку.
Прибывший с двумя разведчиками командир батареи расставил рядом свою стереотрубу и, быстро подготовив данные, начал вести огонь по немецкой траншее. Гитлеровцам стало не до нашего лётчика. Они, решив спасти себя, побежали по траншее, а затем по ходу сообщения в обратном направлении и один за другим стали заходить в большой блиндаж.
Поскольку в ходе наступления мы врезались во враждскую оборону с фланга, нам хорошо видны были и входы в их землянки. Я считал вслух, чтобы слышал и командир батареи, и насчитал 36 немцев, которые зашли в тот блиндаж, надеясь на спасение.
Пилипенко решил не выпускать оттуда живым ни одного фашиста. Опытный командир, окончивший в первый год войны Сумское артиллерийское училище и прошедший Сталинград, блестяще решил огневую задачу. Недолёт, перелёт, а затем очередной снаряд с фугасной боеголовкой попал как раз в точку и разорвался внутри блиндажа. Взлетели в воздух врёвна наката, и из развороченной укреплённой точки повалил дым.
Не могу не рассказать об одном нашем пехотинце, который пострадал в этот день из-за своего излишнего любопытства. Он находился в окопе метрах в 150 впереди нашего НП и каждый раз, когда пролетал шурша над нашей головой гаубичный снаряд батареи Пилипенко, высовывался до пояса, чтобы увидеть результат артиллерийского огня. Видать, его тоже очень волновала судьба лётчика. А когда снаряд разворотил вражеский блиндаж, пехотинец от восторга раскинул в стороны руки. Скоро немцы совершили по нему артиллерийский налёт, приняв его, видимо, за корректировщика огня. Мы услышали его крик: “Братцы, помогите!”
Вечером мы узнали, что с наступлением темноты наши пехотинцы доставили с нейтральной зоны тяжело раненого в воздушном бою нашего лётчика. Мы с Пилипенко не узнали ни фамилии, ни номера полка, где он служил, а он не знал, кто конкретно оградил его артиллерийским огнём, когда немцы пытались взять его в плен ещё засветло.
Пилипенко ушёл в запас в чине подполковника и проживает в городе Харькове. Могли ли тогда подумать, что спустя десятки лет после Победы, мы окажемся в разных государствах: я – в Российской Федерации, а он - на Украине?
НЕЗАБЫВАЕМАЯ ВЕСНА
Наша 77 гвардейская дивизия, развивая наступление, пересекла железнодорожную линию Ковыль – Владимир Волынский и оттеснила немцев за реку Турья. Если взглянуть на карту Европы с обозначением линии Советско-Германского фронта на апрель 1944 года, мы заметим, что находились на самой западной её точке.
Мы привыкли считать апрель у себя на родине весенним месяцем. Здесь на западной Украине природа соответствует, пожалуй, июню-месяцу в средней полосе европейской части России. Природа вся в зелени и в цветах и солнце греет по-летнему. Одна благодать.
Утро 29 апреля было солнечным и ясным. Тишину нарушили канонада немецкой артиллерии и разрывы бомб в 10-15 километрах позади нас в районе местечка Тужийск. Как нам стало известно, немцы перешли в контрнаступление с целью окружить и уничтожить наши части, углубившиеся в их оборону.
Наш артиллерийский дивизион, которым командовал майор Дронов, был срочно оттянут под Тужийск. Фактически этот населённый пункт находился в горловине мешка, завязываемого немцами. Наша задача – не допустить соединения двух групп вражеских сил, пытающихся замкнуть кольцо окружения.
Я был начальником разведки дивизиона и выбрал наблюдательный пункт на склоне возвышенности близ станции. С этой высоты частично проглядывалась местность, где развернулись бои. Более полному обзору мешали роща, здание железнодорожной станции и дома местечка. И конечно зелёные насаждения. Два дня боёв не принесли немцам успеха. Все их атаки были отбиты, они не имели выигрыша территории. Затишье, насту- пившее в ночные часы,мы использовали на то, чтобы глубже зарыться в землю.
Наступил день первого мая, который вызвал в каждом из нас дорогие воспоминания о довоенных мирных годах, когда мы выходили на демонстрации под красными знамёнами. Но недолго мы предавались воспоминаниям. С рассветом немцы возобновили артиллерийско-миномётный острел наших позиций и в работу подключилась их авиация. За всю войну я не попадал в такую ситуацию, когда в течение целого дня кружилось бы над голо- вой такое количество самолётов врага со смертильным грузом на борту. Подверглись массированной бомбардировке огневые позиции батарей, командные и наблюдательные пункты. В налёте одновременно участвовало тридцать “Юнкерсов-88”. Головная машина, несмотря на огонь наших зениток, делает над нашими позициями круг, выбирая цель. Выбрав, идёт на пик, сбрасывает две бомбы, а последующие самолёты делают то же самое над тем же объектом. По-моему, это что-то новое в тактике немцев в стремлении макси- мально эффектно использовать авиацию в бою. Получается на каждый объект 60 бомб! Очередь дошла и до моего НП. Наблюдаю из окопа. Бомбы круглые, как футбольный мяч. Это означает, что они падают прямо на меня. Осталось жить несколько секунд. Говорят, что надежда умирает последней. Вот я начинаю видеть бомбы уже не круглыми, а овальными, не упадут они в мой окоп. И действительно, они разрываются всё дальше от моего ровика. Это результат того, что при выходе на цель с разворотом в воздухе последующие самолёты всё больше отклоняются от намеченной точки. В воздухе нет ори- ентирных вех, а самолёты постоянно в движении, в полёте.
Я встаю и высовываюсь из окопа. Вся зелёная трава вокруг выгорела, земля стала чёрной от разрывов бомб. Делаю перекличку: - Шишкин, жив? - Жив! – слышу из соседнего окопа голос разведчика. - Качур? - Живий, трошки засыпало мэне! – отвечает он.
Разведчики смеются, увидев его засыпанное землей всё чёрное лицо. Выделяются только белые зубы.
Я снова привожу стереотрубу в “зрячее” положение и продолжаю наблюдать за полем боя и вижу, что цепь немецкой пехоты прорвалась через передний край нашей обороны. Докладываю командиру дивизиона. Он “вешает” по этому участку заградительный огонь дивизиона. Уцелевшие фашитсты бегут обратно и спускаютя в наши траншеи, только что захваченные ими. Через некоторое время появляется их новая цепь. Их постигает та же участь. На данном участке пехота наша перебита. Наша гаубичная батарея прекратила стрельбу. Её обстреляла немецкая артиллерия.Она находится на закрытой позиции, то есть визуально не наблюдается врагом. Но её засекли звуковой засечкой. Батарея вынуждена менять огневую позицию. В это время я обнаружил артиллерийскую батарею врага, ведущую огонь по нашей гаубичной батарее. Доложил об этом командиру дивизиона. Его наблюдательный пункт находится недалеко от моего. Но от его пункта вражеская батарея не наблюдается: закрывает роща. Сейчас приду к тебе, говорит мне майор Дронов по телефону. На участке прорыва напор врага сдерживается лишь огнём наших двух пушек, расположенных на обратном склоне возвышенности, обращённом не к немцам, а в нашу сторону. Немцы их не увидят, пока не поднимутся на гребень. А по поднявшейся пехоте наши пушки стреляют шрапнелью и буквально косят её. Удивительно то, что немецкие самолёты не бомбили эти две наших пушки, которые находятся на таком близком расстоянии к переднему краю обороны, на самом ответственном участке, где уже нет нашей пехоты.
Вот и подошёл к моему НП командир дивизиона. Я навёл стереотрубу на обнаружен- ную немецкую батарею. Быстро подготовив данные, майор Дронов подавил вражескую батарею.
Фашистские “юнкерсы” из тридцати машин совершили за день десять налётов по нашим позициям. Правда, в последних налётах участвовало по двадцать семь самолётов. Возможно, терпели урон от огня наших зенитчиков. К нашей досаде, в воздухе целый день господствовала немецкая авиация. А где были наши самолёты?
В течение шести часов наступление немецкой пехоты мы сдерживали лишь артиллерий ским огнём. Если бы врагу удалось согнать нас с этой высоты, мы оказались бы на боло- тистой равнине, где невозможно было бы зарыться в землю.
Вот на радость нам подошла наша пехота. Это были бойцы 215-го стрелкового полка нашей гвардейской дивизии. Их было много. Они как раз и закрыли прорыв, образовав- шийся в ходе наступления немцев. Я наблюдал в стереотрубу и видел, как наши стрелки с хода вступили в бой. Поймали одного немца и начали бить его кулаками. Обычно, сдав- шегося в плен не били. Чем он не понравился нашим солдатам? Оказалось, что он не немец, а русский, власовец.
Наступление немцев выдохлось. Скоро мы с боям вышли на нашу государственную границу на реке Буг. Дальше начиналась польская земля. Немцы любят посмеяться. По дороге, поднимающейся с берега реки, они понатыкали палки через каждые двадцать метров, на которые установили черепа, видимо, погибших в сорок первом году наших солдат. На один череп надели выцветшую красноармейскую пилотку и установили дощечку с надписью: “Добро пошаловать на тот свет!” (то есть “пожаловать”).
Первый польский город Хелм мы освободили без боя. Пузатый пан глядел на нашу колонну с балкона второго этажа своего дома, рядом стояли нарядно одетые паня в шляпе, глядя через лорнет, и их стройная дочь, тоже в изящном головном уборе.
ОФИЦЕР СВЯЗИ
В январе 1942 года меня, начальника разведки 2-го дивизиона 918 артполка направили в штаб артиллерии 356 стрелковой дивизии офицером связи. Я должен доставить в штаб артиллерии 61 армии секретный пакет. Начальник штаба капитан Клыков, коми по национальности, вручая мне пакет, сказал: «Вот товарищ Мусин объяснит вам как ехать».
Инженер Мусин, родом из Казани, был в звании рядового и выполнял обязанности писаря штаба. Он развернул топографическую карту и показал, где находится штаб армии. Если ехать напрямик через занятую немцами территорию, около 5О километров. Но путь наш пролегал по дуге, горбом на север, параллельно к линии фронта. Нам предстояло проехать в один конец 120 километров. - Особо не гоните коня, - посоветовал мой земляк Мусин. – Офицеры связи из пехоты проезжают туда и обратно за неделю. Отдохните немного после боев на передовой.
Мой ездовой Носков тоже был из Казани. Мы ехали на санях. Карты местности у меня не было, зато ночь была звёздная, мы ориентировались по полярной звезде. Когда пересекали железную дорогу, мы оказались у склада сена в тюках. Часовой оказался татарин, наш земляк. Выпросили у него тюк спрессованного сена. Вес его около 35-и килограммов – вполне хватит на один рейс.
Линия фронта тянется левее нас. Вражеские снаряды до нас не долетали, пока мы не доехали до города Белёва. По Белёву враг вёл беспокоящий артиллерийско-минометный огонь. Мы остановились во дворе двухэтажного кирпичного дома по центральной улице и зашли в одну квартиру. Дома были хозяйка и её подросковая дочь. Я спросил у хозяйки, давно ли ушли немцы. Ведь на подъездах к городу увидели не убранные трупы немцев, у которых были сняты сапоги. Хозяйка осудила жестокость людей, которые проявили "глумление над убиенными": "Ведь они тоже люди!"- говорила она. А знала ли эта женщина, как немецкие фашисты жгли наших мирных граждан в печках крематория? Могла ли знать эта несчастная, что она и её дочь погибнут через два дня от рук вандалов? Мы узнаем об этом на обратном пути из штаба армии, увидев на месте дома одни развалины после бомбёжки вражской авиацией. Жители расскажут нам, что трупы матери и дочери были извлечены из-под груды кирпечей.Переночевали в одной деревушке. Это была наша вторая ночёвка. Утром опять двинулись в путь. На одном участке целая бригада женщин расчищала дорогу от снега. Некоторые из них, как бы нечаянно, кидали снег на нас. Я всё выдерживал, а Носкова сумели спровоцировать. Он спрыгнул с саней и пытался повалять в снегу одну женщину. Но другие навалились на него и поваляли самого.
- Бесятся, черти! – говорил он, догоняя сани. – по мужикам соскучались!
В посёлок Ульяново, где находился штаб 61-й армии, мы доехали в два часа ночи. Штаб работал. Я сдал пакет. Вынув содержимое, на конверте расписались и поставили штамп. Это мне для отчёта. После этого меня направили в другой дом. Аристократического вида майор-красовец распределял топографические карты. Для нашей дивизии они были уже упакованы. На обратном пути на первый ночлег мы остановились в небольшой лесной деревушке. Неспокойная была эта ночь для нас. Мы попали в дом, являющийся тайным пунктом кормления уклоняющихся от мобилизации на войну. Иными словами- для дезертиров. Хозяйка варила в большом чугуне, поставленном в русскую печь, суп для ночных гостей. Пахло вкусным. Но нас к столу не приглашали - не было нужды в лишних едоках. Своих хоть отбавляй! Мы всё равно не стали бы садиться. Носковохранял лошадь, а я - сумку с топографическими картами для артиллеристов нашейдивизии. Поужинав, обросшие бородой Робинзоны легли спать, под утро они поднялисьи дружно покинули хату. Возможно, у них совсем не было намерения вооружиться занаш счёт, но кто их знает? У Носкова - карабин, у меня - трофейный парабеллум.
Когда проезжали через город Козельск, над нами низко пролетел немецкий истребитель. Мы подумали, что он сбит и упал на землю за бугром. Но нам были слышны пулемётные очереди. Когда поднялись на возвышенность, вновь увидели самолёт, поднимающийся в воздух. Оказалось, что он давал очереди по группам женщин, расчищающих дорогу от снега. Были раненые, а одна женщина была убита.
На следующий ночлег мы остановились в отдельно стоящем доме какой-то деревни. Дом этот оказался временным общежитием колхозниц, мобилизованных для расчистки прифронтовой дороги от снега. Здесь нам бояться было некого, но всё равно не должны забывать, с чем возвращаемся из штаба армии. Героини, помогающие лопатами в руках обеспечению бесперебойным снабжением действующую армию всем необходимым, вернулись все одновременно. Они быстро поужинали, но никто не валился спать. Столик передвинули в угол, для чего-то освободив место.
Я догадался для чего, когда каждая без исключения стала приводить свою внешность в порядок. Пошли в ход и пудры, и губные помады, и гребешки, и приколки. Девушки на глазах преобразовались, став куда милее и красивее. У каждой на лице улыбка радости и настроение у них праздничное. Они готовятся повеселиться, петь и плясать. Если спросите, по какому поводу - по поводу того, что с ними в одном доме оказались два лица мужского пола, то есть боец Носков и молодой лейтенант в моём лице.
И вот откуда-то принесли венскую гармонь, но не нашли гармониста. Пробовала играть одна, другая, но нет, не получается у них. Если была бы тальянка, я мог бы по мочь немного. <Был бы я в краю отцов не из последних молодцов>! Единственная плясовая, что я мог играть для пляшущих, это - <Барыня>. Только беда: на <Барыню> не поются <Тульские страдания>. Выручил меня мой земляк Носков. Вот не знал ведь я, что гармонист рядом со мной! Как заиграл, тут же всех охватила радость, и началось настоящее веселье.Каждая исполнительница, пропев частушку в кругу, пускается в пляс. Приплясывая, на все лады восхваляли гармониста, затем, пригласив меня в круг, стали возносить лейтенанта.
Полюбила лейтенанта,
Думала летает.
Прихожу на аэродром,
А он подметает.
Доставалось и гармонисту:
У гармошки крышка стёрта,
Гармонист похож на чёрта.
Были и грустные куплеты, как:
Ах война, война, война,
Ты страдать заставила.
Много девок, много баб
Сиротой оставила.
В разгар веселья заглянул в хату бригадир девушек – старший сержант и напомнил, что пора ложиться – завтра рано вставать. Одна девушка вышла запирать за ним дверь и, войдя, насмешила всех, заявив: «Я думала, хоть пощупает в темноте, а он, олух, и не прикоснулся до меня!»
Постель была стелена на всю ширину нар. Мы с Носковым легли по краям: он ближе к двери, а я в противоположном конце рядом с вещевым мешком с топографическими картами. Были шутки и в наш с Носковым адрес. Одна предлагала бросить жребий, с кем мы должны спать. Другая считала целесообразным составить алфавитный список.
- Хитрая какая! – возражала третья, - тогда ты была бы первая, а я оказалась бы последней!
Я изолировал себя шинелью от лежащей рядом девушки, чтобы не заразить её вшами. Не дай бог, как молодой лейтенант, войдёшь в репертуар исполнителей «Тульских страданий» ещё в одном качестве! Первая зима на войне была для нас настоящим бичом. Горело всё тело от укусов этих паразитов. Их полчища гнездились в подмышках нижнего белья, особенно у щеколотки ног, где туго завязывались кальсоны. Эту часть своего тела я постоянно чесал до крови. Ни словом сказать, ни пером описать мучения солдата, подвергающегося сему недугу. Некуда было ткнуть иголку, чтобы не проколоть живое существо на отдельных участках белья. Не помогла нам ни частая замена, ни пропитывание нательной одежды особым составом. Потому что было поражено и верхнее ношение – гимнастерки, шинели и полушубки.
Я был очень удивлён, когда узнал, что в деревнях Тульской области, расположенной в центре европейской части СССР, вообще нет бань. На мой вопрос: «Как же вы обходитесь без бани?» мне отвечали, что они моются в печи. Я до сих пор ещё не могу представить себе, как русская печь может заменить баню.
Помню, как однажды начальник штаба дивизиона старший лейтенант Макаров стыдил публично командира взвода боепитания: - Товарищ Косолапов! Вы кто по национальности? - Русский. А что? - Если ты русский, мать твою так, почему убиваешь вшей зубами? Лейтенант Косолапов покраснел как рак.
Были доставлены дезкамеры, где прожаривалась вся одежда фронтовика. Не знаю как в других частях, но мы окончательно избавились от педикулёза лишь к лету 1942 года. А пока ещё шёл месяц февраль, пик могущества биологического врага хотя остался уже позади, но он ещё не был повержен окончательно. А потому, когда нежная девичья рука стала гладить мне лицо, волосы, я не поддался соблазну нырнуть в её объятья. Мы как бы поменялись ролями: не она мне, а я шепнул ей: “Давайте, будем спать”. Хотелось добавить: “Не разбуди во мне шайтана!”
После бессонной ночи в лесной деревне дезертиров я, хотя заснул не сразу, но спал более или менее нормальным сном.
Следующий ночлег мы наметили сделать в деревушке Дулово, что в десяти киломе- трах от Белёва на юго-восток. Там уже мы провели одну ночь по пути в штаб армии. Носков распряг лошадь и дал ей корм. Но когда хозяйка рассказала об одном случае, мы решили не оставаться тут. А случай был такой: на следующую ночь после нас посетила её дом группа немцев на лыжах и увела нашего солдата, возвращающегося из госпиталя в часть. Сей населённый пункт, хотя находился в пяти километрах от линии фронта, это разве расстояние для лыжников! Мы поехали по дороге, ведущей в село Манаенки, несколько удлинив свой путь.
Мы вернулись через пять суток, опередив офицеров связи от пехоты на два дня. Начальник артиллерии дивизии подполковник Гаврюшин обрадовался топографическим картам не меньше меня. «Теперь все артиллерийские командиры будут обеспечены картами», - говорил он.
Я думал, что вернусь в свой дивизион, но за время моего отсутствия дивизион был включён в состав ударной группировки и отправлен на другой участок наступления 61-й армии для окружения и уничтожения вражеских частей. Мне дали два дня на отдых, после чего предстояло повторить тот же маршрут в качестве офицера связи .
Следующий рейс мы совершили за 20 часов. Полная сенсация! Удивлён начальник штаба капитан Клыков, удивлён и подполковник Гаврюшин. Посыпались вопросы: «Переехал штаб армии поближе?» -Нет, – отвечаю я. «Отступили немцы, и теперь можно ехать напрямик?» - Нет, возражаю опять. Капитан Клыков проверяет на опустевшем пакете отметку о принятии секретных документов штабом артиллерии армии и убеждается, что тут всё в порядке. Наконец, я рассказываю, как мне удалось проехать 240 километров меньше чем за сутки:
Зная дорогу, мы внесли корректуру в наш маршрут. Дорога снабжения 61-й армии проходила через село Манаенки Арсеньевского района Тульской области. Покрыв расстояние в 40 километров без остановок, мы достигли села. Тут я решился на рискованный, возможно, на неразумный шаг: Носкова с лошадью оставил в Манаенках и вышел “голосовать”. Водитель машины с военным грузом посадил меня в кабину. Я раскрыл планшетку и сличал карту с местностью. На развилках дорог я подсказывал водителю, куда сворачивать, чтобы доехать до места его назначения. Расставаясь, мы взаимно благодарили друг друга: я зато, что он подвёз меня, он меня зато, что я указывал ему дорогу. Я пересаживался пять или шесть раз, пока не достиг Ульянова. За одну ночь я покрыл расстояние в 160 километров и к утру снова был уже в Манаенках. Хозяйка дома сварила в чугуне нам завтрак из наших сухих пайков, добавив кое-что из своих продуктов. Отдохнула лошадь, отдохнул и ездовой. На следующий день мы уже снова были в штабе дивизии.
Между тем, Болховская операция 61-й армии провалилась. Окружить немцев не удалось. Клин был отрезан от своего тыла. 2-й дивизион понёс ощутимые потери. Рассказывали, как военфельдшер Люба рыдала над телами убитых командиров взводов – молодых ребят. Она любила лейтенанта Якурнова, погибшего последним из четырёх братьев. Я видел их довоенные фотографии, где они были сняты все вместе и так были похожи друг на друга. Люба всё ещё плакала над их снимками.
Мне не суждено было вернуться в свой дивизион. Начальник артиллерии дивизии стал называться командующим артиллерией дивизии, и при нём была сформирована штабная батарея с тремя взводами: разведки, связи и топографии. Я был назначен заместителем командира батареи по строевой части. Воинское звание у меня было уже старший лейтенант.
ОТПУСК С ФРОНТА
Осенью 1944 года мы находились в обороне на небольшом плацдарме за рекой Висла. Пришел ко мне на наблюдательный пункт командир отделения разведки гаубичной батареи гвардии старший сержант Азимов с просьбой помочь ему написать рапорт на имя командира полка:
- Надо съездить домой в Узбекистан.
- Что случилось, дорогой? Ведь ты знаешь: с фронта никого не отпускают.
Юлдаш не сразу ответил на мой вопрос. Задрожала, задергалась нижная губа. Потом, чуть не плача, сказал:
- Мою невесту замуж выдают…
- Неужто Хабибу? Как же это так? Разве можно такое в наши дни?
Рапорт, написанный нашими совместными усилиями, пройдя все инстанции, дошел до командира полка, видимо, в добрый час. «Отпустить на месяц», - написал он в верхнем углу рапорта.
В те дни нашим Первым Белорусским фронтом командовал маршал Рокоссовский. А перед операцией Висла-Одер его заменил маршал Жуков. Наступление началось 14 января 1945 года залпами наших прославленных «катюш».
К этому дню Юлдаш уже вернулся из своего далекого путешествия, соединив свою судьбу с с любимой девушкой.
Прорвав оборону врага, на четвертый день наступления мы продвинулись на сорок километров. Получив ранение, я был отправлен в тыловой госпиталь, а Юлдаш продолжал свой боевой путь на запад к границам Германии.
Через три месяца, перед самой выпиской из госпиталя, я получил письмо с фронта от боевых товарищей. В этом письме были названы имена убитых и раненых, а также оставшихся в строю. Особенно потрясло меня сообщение о гибели Юлдаша Азимова. Он погиб от прямого попадания вражеского артиллерийского снаряда.
В год сорокалетия Победы я совершил поездку в Узбекистан к родственникам фронтового друга. Три дня подряд не пустовал дом, где живет мать Юлдаша – Солиева Бувинисо. Приходили пешком, приезжали на машинах родственники,по-одному и группами наведывались соседи, односельчане…Каждый хотел видеть и услышать рассказ боевого товарища Юлдаша. Я рассказывал много раз о фронтовом друге и многократно показывал все фотографии, которые привез с собой – фотографии Юлдаша и его боевых друзей.
Когда кто-то из гостей не понимал чего-нибудь из моего рассказа, на помощь приходил Кулдаш. Но он любил добавлять от себя то, чего я не говорил и не мог говорить. Например, я вспоминал, как отзывался командир батареи капитан Баринов: «Если я дал Азимову боевое задание, уверен, что он выполнит его точно и в срок».
Кулдаш перевел это так: “Капитан Баринов самые опасные задания возлагал на Юлдаша, потому что другие трусили. У них дрожали коленки”. В таких случаях мне приходилось поправлять Кулдаша.
В своих переводах Кулдаш, если он был под градусом, придавал своему брату силу сказочного богатыря. Когда я сказал, что Юлдаш служил в артиллерии, Кулдаш добавил: “Потому что в артиллерию брали только сильнейших из сильных,настоящих богатырей. А мой брат как раз был таким”. А потом от моего имени сочинил собственный сюжет: “Тяжелое орудие, которое не мог сдвинуть с места весь расчет, Юлдаш одной рукой передвигал то на одну, то на другую позицию и палил из него по фашистам”. Можно подумать, что речь шла о пулемете. Одни гости слушали мой рассказ в переводе Кулдаша открыв рты, другие – с насмешливой улыбкой. Кулдаш не был доволен тем, как я рассказывал о его брате.
- Завтра придет к нам новая партия гостей, куда больше, чем сегодня. Ты говори, что орденов у него было очень много, что он Герой Советского Союза.
- У твоего брата и без того хватает наград, и героизма хоть отбавляй , - ответил я Кулдашу.
На следующий день гостей действительно было еще больше. Один из них задал мне вопрос:
- На этой фотографии Юлдаш на самом деле стоит у знамени полка или его нарисовал художник?
- Да, это настоящее знамя нашего 156 гвардейского артполка, - подтвердил я. – Снимок сделан по случаю третьей годовщины формирования 21-й дивизии Московского народного ополчения, ставшей в ходе Сталинградской битвы 77-й гвардейской дивизией.
Кулдаш перевел мой ответ так:
- Это то самое знамя, которое мой брат Юлдаш водрузил над Рейхстагом.
Один из гостей, ветеран войны, возразил Кулдашу:
- Над Рейхстагом водрузили знамя победы Егоров и Кантария! Кулдаш не растерялся:
- Правильно говоришь! Когда вражья пуля сразила моего брата, знамя из его рук подхватил Егор Кантаров!
Кулдаш не раз ставил меня в неловкое положение, приписывая мне то, чего я не говорил. В зависимости от дозы выпитого им вина он «переводил» мой рассказ все более изобретательно.
Еще один ветерпн спросил:
- Азимова отпустили с фронта по ранению?
- Нет, - ответил я. Командир полка представил ему краткосрочный отпуск…
Кулдаш, перебив меня, дал собстенное объяснение:
- Мой брат – Герой Советского Союза. Его вызвал в Москву Калинин вручить Золотую Звезду. «Ты женатый?» - спросил он его.” Нет, Михаил Иванович”, - ответил мой брат. «А у тебя есть невеста?» «Есть, она ждет и не дождется меня». «Так поезжай же к ней и гуляй свадьбу! – сказал Калинин. Но смотри, не больше месяца!». Тут я не выдержал и расхохотался. Ко мне присоединились и другие фронтовики.
- Ну и даешь ты, Кулдаш! - вырвалось у меня. Больше разъяснений не понадобилось.
Имя Юлдаша Азимова в годы войны было на устах своих земляков. До того, как кол- хоз имени Энгельса не входил в состав совхоза «Пахтакор», его председатель именем Юлдаша вдохновлял колхозников на трудовые подвиги. Когда Юлдаш написал с фрон та, что он награжден медалью «За отвагу»,председатель колхоза попросил у Солиевой письмо сына и зачитал его на общем собрании.
- Земляки наши – ходжакурганцы сражаются на фронте по-геройски. Будем же достойны их и проявим трудовой героизм!
От мала до велика в организованном порядке отправляются в поле и сверх нормы копает каждый по две грядки.
В письме, полученном перед созреванием хлопка, Юлдаш написал, что он награж- ден орденом Красной Звезды. Председатель колхоза прочитал на собрании и это письмо Азимова. - Ходжакурганцы показывают на фронте пример мужества. Не будем же отставать от них! Соберем хлопок сверх нормы!
Хлопковые скирды поднялись еще выше дополнительными «азимовскими тоннами». Однажды председатель опять пришел в дом Солиевых: не было ли писем от Юлдаша. - Было, было, - говорит обрадованная Бувинисо и достает из-под сложенных на сундуке подушек письмо от сына. В нем есть очень важный документ с портретом Сталина, напечатанный типографскими буквами: “...Герою войны гвардии старшему сержанту Азимову...”- прочитал председатель.
- Юлдаш - Герой!
И это письмо понес председатель на собрание колхозников.
- Юлдашу Азимову присвоено имя Героя! Вот приказ Верховного! Будем же достойны мужеству и героизму нашего славного земляка!
Ёще выше поднялись хлопковые скирды за счет новых “азимовских тонн”.
Радостная весть дошла и до руководителей района. В райцентре был организован митинг. Были произнесены пламенные речи. Поздравляли родителей Героя. Глава района обещал построить им новый дом. Но районное начальство явно поспешило с пышными обещаниями. Оказывается. “герой войны” и “Герой Советского Союза” не одно и то же! Какое уж там строительство нового дома!Даже для поддержания разваливавшегося старого не дали ни кирпича и ни доски. Конечно, на словах не отказывали, не скупились на обещания. Когда родители Юлдаша поняли, что это пустые посулы, они перестали и обращаться. Лишь пенсия в размере 41 рубль выплачивалась из месяца в месяц. Но как ни экономили, ее не хватало. А дом продолжал ветшать и разрушаться.
Мысль о необходимости улучшения условий жизни матери погибшего героя войны возникла еще у меня тогда, когда первый раз перешагнул порог ее дома. Но я все не находил времени вплотную заняться этим вопросом. Каждый день встреча в учебных заведениях, связанных с биографией Азимова: в общеобразовательных школах. в Ферганском педагогическом институте, в средней школе в соседнем районе, где работал Юлдаш преподавателем математики, на хлопковых полях совхоза “Пахтакор” и т.д. Наконец, встречи были завершены. И я, засучив рукава, приступил к делу.
Родительская половина дома, отделенная от сына – Кулдаша с его семейством в шесть человек, не имела потолка. Видимо, раньше это были сени.Крыш представляла собою почерневшие и взбухшие от дождевой воды листы фанеры, сверху - глина. А чтобы ”крыша”не обрушилась, укрепили ее матицей, которую подпирал массивный столб, поставленный посреди комнаты. Пол был земляной, а дверь не прикрывалась, не доходила до косяка на столько, что в щель свободно могла проходить самая пузатая кошка.
Мне надо было выяснить, можно ли капитально отремонтировать эту халупу.“Не наступайте туда, провалитесь”,- кричали мне снизу. Решил оценить возможности, стоя лишь с краю, над стеной дома. Сверху были хорошо видны расположенные вокруг дома. все исправные, высокие,с железными крышами,покрашенными в красный, зеленый и голубой цвета. Даже гаражи и сараи для скота были покрыты железом или шифером. А стены домов - не из камня и глины. а из красного или белого кирпича. Лишь дом старухи Бувинисо с глиняной крышей сохранился как музейный экспонат,как бы для тогоо, чтобы показать потомкам, в каких домах жили узбеки до войны.Кроме того,контрастный пейзаж этот имел и другой смысл: “вот так заботятся у нас в Узбекистане о семьях, чьи мужья или сыны не вернулись с войны...” Проводя рекогносцировку, я сказал хозяевам: “Если предложат, согласитесь на капитальный ремонт”. После этого написал от имени матери Азимова заявление, адресовав его на имя директора совхоза “Пахтакор”. Сам напечатал на машинке в редакции районной газеты и отдал директору.
- Этот экземпляр вам, а вот эти, из-под копирки, увезу с собой в Москву”, - объяснил ему.
Если районное начальство не интересовалось жизнью матери погибшего фронтовика, то нашелся человек, проявивший живой интерес к судьбе несчастной старухи. Он обманом забрал накопленные крохи пенсионных денег за Юлдаша. Об этом Кулдаш рассказал мне так:
- Это было где-то в пятьдесят четвертом году. Когда меня дома не было, пришел к нам один проходимис: ”Не плачь, мама, я найду твой сын. Он жив. Ты дай мне его документы, много денег дай на его поиск”. Мама заплакал: Спасибо, сынок!” Отдал документы Юлдаша, много денег дал. ”Это мало, - сказал проходимис.- еще дай!” Мама сказал: “Больше нет, сынок, я последний отдал”.
Однажды иду по улице. Напротив идет тот самый. Я схватил его за воротник.- ”Попался,собака! Один раз ударил – из носа кровь пашул, другой раз ударил – из уха кровь пашул, третий раз хотел ударить, кто-то схватил мою руку. Смотрю – начальник милиция! - ”Ты зачем бьешь его?” “Товарищ начальник милиция! Как мне не бить его? Он собака такой! Хуже собака! Обманул мою маму, документы моего брата Юлдаша взял. Много благадарности товарища Сталина взял, много денег взял!” - “Больше не бей! Ты уже наказал его. Иди домой! Иначе мы тебя самого посадим!” –“Товарищ начальник милиция! Как не стыдно тебе такие слова мне говорить? Проходимис и мошенник слабуда будет гулять, а я каталашка да? Хитрый будешь! Его убить мало! Дай, я ударю его последний раз, потом сажай меня свой каталашка! Ни слова не скажу!”
Третий раз хотел убить его, но начальник милиция не дал ударить. - Как ты узнал, что это был именно тот человек? – спросил я Кулдаша. Может ты по ошибке избил совсем другого ? Кулдаш обиделся:”Я еще с ума не сошел, чтобы избивать невинного! Он ведь выходил из нашего дома, когда я возвращался. Если б мама сказал мне сразу, я догнал бы сабаку и прикончил!
- Зачем он деньги брал, это понятно. А зачем ему понадобились чужие письма и документы? - Он же дизертир, - ответил Кулдаш, - такие у нас тоже были. Если у них спросят, где он находился в годы войны, документы нужны, чтобы отвечать: «Я воевал в такой-то дивизии, в таком-то полку». Побывав на родине моего фронтового друга и пообщавшись с его родственниками, я узнал, что его поездка за невестой происходила совсем не так, как он расписывал. Не было ни тарантаса с парной упряжкой, ни колокольчиков на дуге, ни разноцветных лент,вплетенных в гривы коней. Жених потопал за невестой пешком в сопровождении восьми парней. Они полдня искали транспорт и с трудом, за барана уговорили одного тракториста доставить на тракторной прицепке невесту и жениха в кишлак Ходжакурган, расположенный в восемнадцати километрах от поселка нефтяников Чимион. Ведь все еще шла война, хотя и далеко от Узбекистана.
У председателя колхоза была весьма «уважительная» причина, чтобы не дать Азимову лошадь: Юлдаш, приехав с фронта, узнал своего одноклассника, скрывающегося от мобилизации в армию, а значит и от фронта, и приволок его за бороду в сельский Совет. А парень этот оказался близким родственником председателя.
В Москве я представил Совету ветеранов 77-й гардейской дивизии отчет о своей поедке в Узбекистан к родственникам Юлдаша Азимова. Совет ветеранов отправил два письма: одну – в Ферганский обком, другой – в Алтыарыкский райком партии.
В Казань я приехал первого ноября. Меня ждала радостная весть: поступил ответ на мой запрос в Управление кадров Минобороны СССР о наградах Азимова. Кроме двух орденов Красной Звезды, которые Юлдаш носил на груди он был наражден еще орденом Отечественной войны 2-й степени, посмертно. и орденом Красного Знамени. о чем не знали ни райвоенкомат, ни родственники, ни даже сам герой, поскольку приказы о награждениях были подписаны спустя месяц после его гибели.
Я решил сделать подарок музею боевой славы Алтыарыкской средней школы № 30 Ферганской области, которой было присвоено имя Юлдаша Азимова.Инициатива дать новой школе имя своего земляка исходила от заведующего РОНО Магдеева, который, сидя за рулем выделенной райкомом партии легковой машины, вез меня на хлопковое поле для встречи со студентами математического факультета ФГПИ.
В костюмерном цехе театра имени Качалова в Казани мне помогли подобрать китель образца 1943 года, к груди которого я прикрепил все полученные и неполученные награды Азимова, заняв у местных фронтовиков отсутствававшие у меня самого ордена и медали. Названные выше четыре боевых ордена, две медали «За отвагу», медали «За оборону Москвы», «За оборону Сталинграда», «За освобождение Варшавы» украсили грудь театрального кителя. Я надел его на себя и сфотографировался в цветной фотографии.
В Татфотообъединении нашелся мастер-волшебник, который заменил мою голову на снимке головой Азимова. В портретном цехе я увеличил это фото до размеров 60 80 см, заключил в багетную раму и отправил почтой в Узбекистан. Как мне сообщили, портрет этот уже двадцать лет украшает музей боевой славы шолы имени Юлдаша Азимова на его родине.
…К воротам Азимовых по улице «Тынычлык», т.е. «Мир», переименованной в те дни на улицу «Юлдаша Азимова», подъехала легковая машина, из которой вышли первый секретарь райкома партии и директор совхоза «Пахтакор».Они привезли подарки матери погибшего сорок лет тому назад фронтовика и поздравили ее с наступающим 1985 годом. Предложили старухе Бувинисо посмотреть выделяемую ей однокомнатную квартиру в новом доме. Но она поблагодарила и сказала, что всю жизнь жила в этом доме и переехать не желает. Согласилась на капитальный ремонт старого дома. На второй же день приехала комиссия из пяти человек во главе с инженером совхоза. Утром следующего дня на большом грузовике подвезли стройматериалы. Обещали закончить капитальный ремонт к маю – когда предстояло праздновать сорокалетие Победы. …Уже настелили пол. Вечером зашел к матери Кулдаш. Сидя на ковре за низким столом, она вроде бы пила чай.Но голова Бувинисо была опущена на грудь. Уснула мама, подумал он.
Мать Бувинисо незадолгл до окончания капитального ремонта уснула вечным сном…
Отрывок из документальной повести «Отпуск с фронта».
----------------
Данная книга будет дополняться . Последнее обновление: май , 2008 г.
